— Плэндом! — пронеслось по вагону. — Плэндом!

Они вышли на перрон: старый человек семенил позади молодого, который ринулся вперед на непослушных ногах, натыкаясь на стены и толкая прохожих.

— Не так быстро! — умолял старик. — Прошу тебя, помедленнее!

Молодой словно не слышал.

— Как ты не понимаешь, мы оба в этом замешаны, надо подумать вместе и принять решение, чтобы ты не превратился в меня, чтобы мне не пришлось к тебе пробираться дорогами кошмаров — ох, это просто безумие, бред, я знаю, знаю, но ты хотя бы выслушай!

Джонатан Хьюз остановился у выхода с перрона, куда подъезжали машины, — там звучали радостные возгласы и сдержанные приветствия, гудели клаксоны, чихали моторы, уносились в ночь огни фар. Старик схватил его за локоть:

— Подумай: твоя жена… моя жена… с минуты на минуту будет здесь, а я еще не сказал и половины, ведь тебе не дано знать того, что знаю я, — двадцать лет нераскрытых тайн, которыми необходимо поделиться и обменяться! Да ты меня не слушаешь! Господи, ты мне не веришь!

Молодой Хьюз не сводил глаз с мостовой. Вдали показалась последняя, запоздалая машина. Тут он спросил:

— А что произошло на чердаке в бабушкином доме летом пятьдесят восьмого? Об этом не знает ни одна живая душа, кроме меня. Ну?

Старик понурился. Переведя дыхание, он заговорил как по писаному:

— Мы прятались на чердаке двое суток. Никто не знал, где нас искать. Все думали, что мы побежали топиться в озере или бросились в реку. А мы в это время затаились под крышей и горько плакали, считая себя никому не нужными… слушали завывания ветра и хотели только одного — умереть.

Теперь молодой Хьюз развернулся и, не скрывая слез, в упор посмотрел на свое постаревшее отражение.

— Значит, ты меня любишь?

— А как же иначе? — отозвался старик. — Ведь я — единственное, что у тебя есть.

Машина подкатила к вокзалу. Улыбчивая молодая женщина помахала из-за ветрового стекла.

— Не тяни, — вполголоса сказал старик. — Давай-ка я поеду с тобой, осмотрюсь, посоветую, может, чему-то научу, что неладно — подправлю, глядишь, и подарю тебе счастливую жизнь на долгие годы. Решайся…

Машина остановилась и посигналила, женщина высунулась из окна:

— Привет, мой красавчик!

Джонатан Хьюз расхохотался и как безумный бросился к машине:

— Привет, моя красавица!.. Одну минутку.

Оглянувшись, он бросил взгляд на дрожащего старика с газетой, который остался стоять у вокзала. Тот сделал вопрошающий жест:

— Ты, часом, ничего не забыл?

Молчание. А потом:

— Тебя, — произнес Джонатан Хьюз. — Я забыл тебя.

В темноте машина круто развернулась. Женщину, ее молодого мужа и старика качнуло в одну сторону.

— Простите, не расслышала: как вас зовут? — спросила женщина сквозь шум двигателя, не снижая скорости.

— Он еще не представился, — встрял Джонатан Хьюз.

— Уэлдон, — произнес старик, часто моргая.

— Надо же! — удивилась Элис Хьюз, — Это моя девичья фамилия.

Старик еле слышно ахнул, но тут же взял себя в руки:

— Да что вы говорите?! Любопытное совпадение!

— Может, мы с вами состоим в родстве? Вы…

— Он был моим учителем в Центральной гимназии, — пришел на выручку Джонатан Хьюз.

— И по сей день учу молодых, — сказал старик, — по сей день.

Но они уже подъехали к дому.

Старик озирался вокруг. За ужином, совсем забыв о еде, он не сводил глаз с миловидной женщины, сидевшей напротив. Джонатан Хьюз беспокойно ерзал, слишком много и оживленно говорил, чтобы заполнить неловкие паузы, и тоже почти ничего не ел. А старик все смотрел перед собой, словно у него на глазах одно чудо сменялось другим. Он разглядывал губы молодой жены, будто с них слетали алмазные россыпи. Заглядывал ей в глаза, будто найдя в них источник житейской мудрости, доселе неведомой. Судя по выражению лица, старик был настолько изумлен, что уже не помнил, с какой целью сюда явился.

— У меня что, подбородок измазан? — не выдержала Элис Хьюз, — Почему вы оба на меня так смотрите?

Тут у старика, ко всеобщему замешательству, хлынули слезы. Казалось, он никогда не успокоится, и в конце концов Элис, встав из-за стола, подошла к нему и тронула за плечо.

— Извините, — выдавил он. — Вы так прелестны… Сделайте милость, сядьте. Простите меня.

После десерта Джонатан Хьюз демонстративно отложил вилку, отер рот салфеткой и воскликнул:

— Фантастический ужин! Милая женушка, я тебя обожаю! — Он поцеловал ее в щеку, помедлил и поцеловал еще раз — в губы. — Видите? — обратился он к старику. — Я очень люблю свою жену.

Старик неспешно кивнул:

— Как же, как же, помню.

— Помните? — уставилась на него Элис.

— У меня тост! — поспешил вмешаться Джонатан Хьюз. — За мою прекрасную жену и счастливое будущее!

Жена рассмеялась и подняла бокал.

— Мистер Уэлдон, — спросила она, выдержав паузу, — вы не хотите за это выпить?..

Когда мужчины переходили в гостиную, старик повел себя непостижимым образом.

— Смотри. — На пороге он закрыл глаза и начал безошибочно двигаться по комнате. — Вот здесь — коллекция трубок, здесь — книжный шкаф. На четвертой полке снизу — Герберт Уэллс, «Машина времени», прямо как по заказу; а сейчас я сяду в любимое кресло.

Он устроился поудобнее. И только теперь открыл глаза.

Стоя в дверях, Джонатан Хьюз спросил:

— Больше не будешь лить слезы?

— Нет. Больше не буду.

На кухне позвякивали тарелки. Молодая жена мыла посуду, мурлыча какую-то песенку. Мужчины повернули головы в сторону кухни.

— Стало быть, — заговорил Джонатан Хьюз, — скоро я возненавижу ее? А потом убью?

— Трудно поверить, правда? Я не сводил с нее взгляда битый час и не нашел ни единой зацепки — ни одной точки, черточки или закавыки, ни малейшего пятна или изъяна, ни тени небрежности. Ты тоже оставался у меня в поле зрения — надо же было проверить, нет ли вины на тебе, то есть на нас обоих.

— Ну и?.. — Молодой Хьюз разлил по рюмкам херес.

— Пьешь многовато, а так все ничего. Теперь слушай.

Хьюз опустил рюмку, даже не пригубив спиртное.

— Что еще?

— Полагаю, нужно дать тебе памятку, чтобы ты ее держал при себе и сверялся с нею каждый божий день. Наставления старого рыдвана для молодого болвана.

— Говори, я запомню.

— Ты уверен? Надолго ли? На месяц, на год, а потом это забудется, как и все на свете. Жизнь тебя закрутит. Мало-помалу будешь превращаться… в меня. А она тоже будет меняться, и в конце концов для нее не останется места в этом мире. Непременно говори ей о любви.

— Хорошо, буду говорить каждый день.

— Поклянись! Это чрезвычайно важно! Может быть, я на этом и споткнулся, мы с тобой оба споткнулись. Вся штука в том, чтобы не пропустить ни дня! — Старик разгорячился и, подавшись вперед, стал твердить: — Каждый божий день! Каждый божий день!

На пороге появилась Элис, слегка встревоженная:

— У вас ничего не случилось?

— Нет-нет, — улыбнулся Джонатан Хьюз. — Просто заспорили, кому из нас ты больше нравишься.

Рассмеявшись, она недоуменно пожала плечами и удалилась.

— Ну что ж, — начал Джонатан Хьюз, но запнулся, прикрыл глаза и только тогда заставил себя договорить, — пора и честь знать.

— И впрямь, пора, — Почему-то старик не двинулся с места. В его голосе зазвучали усталость, опустошенность, печаль, — Сдается мне, я потерпел крах. У вас все идет без сучка без задоринки. Не к чему придраться. Нечего посоветовать. Боже, какая нелепость: явился, выбил тебя из колеи, растревожил, вмешался в ход твоей жизни — а что я могу тебе дать, кроме туманных намеков и дурацких предсказаний? Еще минуту назад я сидел и думал: убью ее прямо сейчас, избавлюсь от нее без промедления, возьму вину на себя — старику терять нечего, а у молодого, то есть у тебя, должны быть развязаны руки, чтобы без помех двигаться к будущему. Одним словом, бред, верно? И кто знает, что могло из этого выйти? Временной парадокс — известная штука. Мыслимо ли нарушать течение времени, устройство жизни, порядок мироздания? Как по-твоему? Да ты успокойся, а то на тебе лица нет. Пока никто никого не убивает. Это дело будущего, отодвинутое лет на двадцать. Старик ничего для тебя не сделал, ничем не помог, а сейчас просто-напросто выйдет за порог и канет в собственное безумие.